«Парфюмер: История одного убийцы"

Le Parfum – histoire d'un meurtrier / Das Parfum – Die Geschichte eines Morders / El Perfume – Historia de un asesino / Perfume: The Story of a Murderer. Германия – Франция – Испания, 2006. По роману Патрика Зюскинда. Авторы сценария – Эндрю Биркин, Бернд Айхингер, Том Тыквер. Режиссер – Том Тыквер. Композиторы – Райнольд Хайль, Джонни Климек, Том Тыквер. В ролях: Бен Уишоу (Жан-Батист Гренуй), Дастин Хорффман (Джузеппе Бальдини), Алан Рикман (Антуан Риши), Рэйчел Хард-Вуд (Лаура Риши), Харрис Гордон (маркиз де Монтескью), Каролина Херфюрт (девушка со сливами), Сара Форестье (Жанна), Джоанна Гриффитс (Марианна), Джессика Шварц (Натали), Альваро Рок (Гренуй в 5 лет), Франк Лефевр (Гренуй в 12 лет), Биргит Миничмайр (мать Гренуя). 147 мин Сходил, наконец, на «Парфюмера». Хотя уже давно купил на диске, но для чистоты и полноты впечатления все-таки пошел в кинотеатр. «До опыта» меня интересовали две вещи. Первая: будет ли (и как) Тыквер пытаться искать кинематографический эквивалент тому единственному, что средствами кино ( пока! не воспроизводится прямо, – запаху. Ведь, по чести говоря, запах и описать практически невозможно. Но Зюскинд совершил настоящие чудеса в области художественного слова. Поэтому и задачу «перевода» запаха в зрительные, звуковые, вербальные и кинестетические образы я бы не назвал в принципе не решаемой. Допустим, на пленке нельзя «сыграть» запах, но можно, к примеру, сыграть человека со сверхтонким обонянием. Будь я режиссером такого фильма, я бы, наверное, сделал ставку на исполнителя с яркой кинестетикой. Даже не показывал крупным планом его нос, как делает Тыквер, а разрабатывал бы для него специальную партитуру сензитивных реакций, чтобы зритель по каждому движению «считывал», что в этот момент чувствует Гренуй. Придумывать специальный «код» для запахов, впитываемых главным героем, Тыквер не стал. Частично такой подход реализован в другом персонаже – парфюмере Бальдини. Дастин Хоффман со свойственной ему въедливостью и способностью жить в уникальном персонаже, по-моему, самая удачная роль в фильме. То, как Бальдини прыскает две капли парфюма на платочек, проводит им на некоем расстоянии от своего носа и обоняет оставшийся в воздухе след, и то, как он объясняет Греную «формулу» аромата – это главный след от романного пиршества запахов в фильме. Единственная попытка изобразить запах аллегорически тоже, кстати, отдана Бальдини – вдохнув усовершенствованный и преображенный юным учеником вариант «Амура и Психеи», старый мастер узрел себя в цветочном раю, каковой тут же наглядно и продемонстрирован. Естественно, насыщенные визуальные образы рынка, горы цветов Грасса, фактура девичьего тела тоже отыгрывают определенную «ароматическую» компоненту. Но в целом, мне представляется, режиссер отказался от решения специальной задачи «показать в кино запахи».Он снял нормальную экранизацию сюжета и притчевого концепта романа – на что имел полное право. Эта сторона тоже меня «до опыта» крайне интриговала. Что из нее получится в кино? Потому что, на мой вкус, в отличие от блестящих, оригинальных и эффектных описаний, сюжет не только не является сильной стороной романа Зюскинда; в последней части он просто провален. Пытаясь поднять столь счастливо найденный материал до уровня философской притчи, автор его сильно опустил – вместо символа у него вышла плоская аллегория. Помнится, когда я дочитал концовку в «Иностранке», то чуть не заплакал от досады. Сверхидея Гренуя, человека, по странной прихоти природы родившегося с феноменальным обонянием, но без собственного запаха, синтезировать «идеальный» запах из запахов «людей, которые внушают любовь», сама по себе не плоха. Если бы автор нашел точное решение – на уровне всего написанного текста, он создал бы шедевр на все времена. Увы. Смещав концентраты запахов двух дюжин убитых им невинных девиц, Гренуй создает идеал, который повергает публику, собравшуюся на его казнь, в высший экстаз. «Человек в голубой куртке предстал перед всеми самым прекрасным, самым привлекательным и самым совершенным существом, которое они могли только вообразить; монахиням он казался Спасителем во плоти, поклонникам сатаны – сияющим князем тьмы, людям просвещенным – Высшим Существом, девицам – сказочным принцем, мужчинам – идеальным образом их самих. Все чувствовали себя так, словно он угадал и нащупал у них самое чувствительное место, поразил их прямо в эротический центр. Как будто у этого человека было сто тысяч невидимых рук и как будто каждому из десяти тысяч окружавших его людей он возложил руку на половой орган и ласкал его именно тем способом, которого сильнее всего жаждал каждый в отдельности, мужчина или женщина, в своих самых сокровенных фантазиях». Все поняли, что человек на эшафоте невинен, как ангел, и даже второй консул города Грасса Антуан Риши, безутешный отец убитой девушки и главный преследователь Гренуя, готов его усыновить. Это было бы пять для короткой притчи, пародии или «черной» комедии. Для романа, построенного на утонченной телесности и остром натурализме, – даже не четыре. Зюскинд должен был найти не менее парадоксальный ход, сохранив реалистическое измерение . Он предпочел «потерять нюх». Допущенная им степень условности порывает с правдоподобием и логикой, описание становится чисто риторическим, а все в целом смотрится как пластилиновая нашлепка на ювелирном изделии. Это половозрелые девушки пахнут невинностью? Ну-ну. Парень, благоухающий как двадцать пять пречистых дев, кажется мужчинам «идеальным образом их самих»? Вау. Сам папаша Риши привел домой и уложил убийцу дочери в ее постель? Если кому-то это кажется оригинальным и содержательным – ради Бога. По-моему, тут законный троебан. Не в девушках дело. Гренуй мог бы убивать младенцев, рожденных, подобно ему самому, под прилавком с рыбой, и возбуждать к себе всемирную жалость и сострадание – то есть воплощать не сверхчеловека, а «человеческое, слишком человеческое». Или родить любую другую сверхидею. Все равно эта отвлеченная игра ума уже имеет мало общего с тонкой материальностью запаха, воссозданной на многих страницах книги, с плохо осознаваемой и почти неуловимой, но все-таки воплотившейся в слове властью обоняния над другими органами чувств. (Мне подозревается, что фанерный финал сломал Зюскинду внутреннюю творческую биографию. Не взяв вершину, он больше ничего не смог написать на этом уровне – все остальное у него того же профессионального, но простецкого класса, что и притчевая часть «Парфюмера». Если назвать вещи своими именами , Зюскинд написал концовку на уровне Коэльо). Еще раз оговариваюсь, что это субъективная оценка. С теми, кто считает «Парфюмера» цельно сделанным произведением, я спорить не буду. Однако именно с этим я шел в зал, чтобы поглядеть, как срастутся тема и сюжет на экране?С одной стороны, да, получилось. Поскольку тема parfum’а потеряла самостоятельный, самоисследующий себя характер, кино ничего другого особо и не осталось, как воспроизвести «историю одного убийцы», то есть притчу. Ощутимого разрыва между всей биографией и личным сверхпроектом Гренуя нет. Кино вполне-таки цельное. Безусловно, Тыквер – очень талантливый парень. Картинка – просто заглядение. Отличные типажи, актеры, динамика. Начало производит просто мощное впечатление. Новорождённого Гренуя в куче рыбы забыть невозможно. Когда он схватил за палец пацана-подростка, у меня внутри все сжалось – и тут эти твари «невинные» дети начинают его душить…Алан Рикман одним присутствием морды производит в кадре нечто метафизическое. Главный герой тоже совсем не плох.И все же. Скромная отсебятина, которой не было в книге, наглядно акцентировала фарсовую суть финала истории, придуманного Зюскиндом. Вот герой сготовил себе запах из девиц, вот взошел на эшафот, вот народ его вдохнул – «Аааах! Этот человек невиновен!.. Он ангел!» – и не сходя с места… все принялись совокупляться. Через какое-то время наваждение рассеялось, валяющиеся в отключке горожане очухалась и, сгорая от стыда, постарались вытеснить из памяти непонятный инцидент. Затем, как и в романе, Гренуй вернулся в Париж, на тот самый рынок, где родился, и там его съели нищие, а дети растащили оставшиеся одежки.Как все-таки действует психоделик, который создал Гренуй из экстрактов бедных барышень и почему в двух случаях, на площади и на рынке, он действует по-разному? В книге – чистая абстракция. Под кайфом, мол, каждому пригрезилось своё самое сокровенное. Кино материально, надо что-то показать. Сценаристы и режиссер сделали феерическую групповуху, то есть внятно перевели: аромат невинности – не более чем афродизиак. Остается вопрос: Гренуй хотел трахнуть всю эту публику (проект «сверхчеловека» – трахнуть всех в мозги через нос) или все-таки он хотел быть желанным и оттраханным всеми («Menschliches, Allzumenschliches»)? Другими словами: КАКОГО ХРЕНА ЭТОТ ПАРЕНЬ ХОТЕЛ ПРИДАТЬ СЕБЕ «ЕСТЕСТВЕННЫЙ» ДЕВИЧИЙ ЗАПАХ?Зюскинд нагородил в концовке романа несколько страниц мутнейшей мозгоё@ии, едва ли рефлексируя, что сам пишет. Неартикулированный ответ на заданный мною вопрос у него раздвоился: стоя на эшафоте в Грассе Гренуй хотел всех трахнуть, а на родной рынок в Париже пошел, чтобы всем отдаться. Он не смог стать superman уже потому, что не мог быть хотя бы man. В романе описано, что на площади в Грассе его внутренне корежило, он ненавидел и эту толпу и не чувствовал себя на своем месте – у Тыквера совсем нет этого важнейшего момента, и это лишний раз говорит о том, что его смысл не раскрыт в самом первоисточнике. После этого Гренуй символически вернулся в «чрево Парижа», из которого вышел. Даже из этого можно было сделать неплохую и неабстрактную вещь. Если бы сам автор позволил своему сюжету развиваться по формуле парфюмера Джузеппе Бальдини («головной аккорд – аккорд сердца – главная тема – след аромата + дополнительная нота»). Например, головной аккорд: я хочу стать СВЕРХчеловеком и хочу вам всем показать, какой я крутой и настоящий. Аккорд сердца: ведь для вас я даже не человек... Потом вступает и плавно развивается главная тема: я хочу, чтобы меня любили! И ее правильное развитие и точное завершение пришли бы сами собой.Человек без запаха – не тема «человека без свойств», как написали некоторые литературоведы; это прекрасная метафора для человека, которого никто не любит. Раскройся она полностью, след аромата был бы неизгладимым. Но его нет ни в книге, ни в кино. Люди на площади очнулись и сразу обо всем забыли. И даже дети на рынке, растащившие одежду Гренуя, не почувствовали никакого запаха.

Николай Гладких